Эквивалентность в переводе без полного соответствия.
Что это и как этой эквивалентностью без полного соответствия работать? Ведь этот идентификатор нигде не упоминается как третий текст, чей статус был бы как у третьего персонажа в Пармениде Платона, третий, между человеческой мыслью и человеческими образами, чье действительное, реальное участие предусмотрено. При отсутствии этого третьего текста, в котором заключается сам смысл, семантическая идентичность не обладает другими средствами кроме критической вычитки несколькими специалистами, или полиглотами, самое меньшее, - билингвистами, критическая вычитка, которая будет аналогична частному повтору перевода. Таким образом наш компетентный читатель самостоятельно переделает труд переводчика принимая на себя, в свою очередь, испытание перевода, сталкиваясь с тем самым парадоксом эквивалентности без полного соответствия.
Сейчас я сделаю отступление, говоря о повторном переводе читателем, я касаюсь более общей проблемы непрерывного перевода известных работ, классических произведений мировой культуры, таких как Библия, работы Шекспира, Данте, Сервантеса, Мольера. Необходимо отметить, что именно при повторном переводе наблюдается самое большое желание переводить, которое поддерживается недовольством касательно уже существующих переводов. Завершаю с этим отступлением.
Мы проследили за переводчиком с момента страха, который его удерживал от начала работы, и сквозь борьбу с текстом на протяжении всей работы, мы его покидаем в состоянии недовольства, в котором переводчик остается после окончания работы.
Антуан Берман, работы которого я старательно перечитал по этому поводу, удалой формулировкой суммирует два вида сопротивления: сопротивление текста и языка воспринимающего перевод. Цитирую: "В физическом плане, говорит он, переводчик является амбивалентным. Он хочет заставить две стороны заставить родной язык нашпиговаться иностранными явлениями, а иностранный язык, - заблудиться в родном".
Наше сравнение с работой воспоминаний, упомянутой Фрейдом, наконец-то нашло подходящий эквивалент в работе переводчика, работе, которая осуществляется на двух фронтах двойного сопротивления.
Следовательно, мы пришли к этому драматичному моменту, когда работа скорби находит свое соответствие в переводоведении и привносит свою, хотя и горькую компенсацию. Я назову это одной фразой: отказ от идеала совершенного перевода. Только это отречение позволит жить, в качестве принятого недостатка, сразу же сформулированной невозможности, служить двум мастерам: автору и читателю. Эта скорбь также позволит смириться с двумя заданиями, которые были признаны противоречивыми: "вести автора к читателю" и "вести читателя к автору". Коротко говоря, смелость взять на себя хорошо известную проблему верности и предательства: клятвы / подозрения. Но о каком идеальном переводе становится вопрос в этом отказе, в этой работе скорби? Лаку-Лабарт и Жан-Люк Нанси создали ей достойную для немецких романтиков версию под названием Литературный абсолют.
Этот абсолют владычествует над всей соdjкупностью неточностей, которые получили разные названия, "возобновление", языком оригинала у Гете, "потенциализация" с языка оригинала у Новалиса, совпадение двойного процесса Bildung как языком оригинала, так и языком перевода у фон Гумбольта.
Впрочем, эта мечта не была полностью обманчивой, согласно тому, как она поощряла амбиции к тому, чтоб показать действительную сторону произведения, написанного на иностранном языке, которое должны перевести, и в тоже время, - желание вывести из ряда провинциальных языков родной, который заставляет считать себя одним среди остальных, и в крайности, - воспринимать ее как иностранную. Но этот обет безукоризненного перевода принял иные формы. Я назову только две из них: сначала, космополитическое направление течения Aufklärung ( от нем. - Просвещение), мечта создать общую библиотеку которая бы стала, по совместительству, той самой Книгой, разветвленной сетью переводов всех произведений, на всех языках, которая бы превратилась в определенный тип всемирной библиотеки, в которой бы все непереводимые моменты стерлись. Согласно это ймечте, которая также была бы стремлением к тотальной рациональности, свободной от культурных противоречий и общественных ограничений, она, эта мечта всеохватывающего перевода, ставила бы своей целью наполнять интерлингвистическое коммуникативное пространство и заменить отсутствие мирового языка. Другое направление безукоризненного перевода, воплощенное в ожидании мессии, в языковом плане был возрожден Вальтером Беньямином в необычайной работе - Задача переводчика. Целью был бы чистый язык, и, как говорит Беньямин, каждый перевод несет его в себе, как будто мессианское эхо. Во всех этих формах, стремление к безупречному переводу равноценно пожеланию выигрыша для перевода, выигрыша без потерь. Именно по этому выигрышу без утрат и надо скорбить вплоть до принятия граничной разницы между собственным и иностранным. Возобновленная всеобщность жаждала бы стереть память на иностранное, любовь к чистому языку в ненависти к провинциализму родного языка. Подобная всеобщность, которая стирает собственную историю, делала бы из всех иностранцев апатридов языка, изгнанников, которые бы отказались от поиска прибежища в языке-приемнике. Коротко говоря, - странствующих кочевников.
И именно эта скорбь по идеальному переводу и делает радостным сам процесс перевода. Радость от перевода заключается в прибыле, когда, связанный с потерей языкового абсолюта, он соглашается на разницу между адекватностью и эквивалентностью. Вот оно, счастье. Сознаваясь и примеряясь с непереводимостью пары языков, иностранного и родного, переводчик находит свою награду в признании граничащего статуса диалогичности акта перевода, как рациональный горизонт желания перевести. Вопреки агонистике, которая драматизирует задание переводчика, он может найти свое счастье в том, что мне понравилось называть языковое гостеприимство.
Его устройство - сходство без соответствия. Хрупкое условие, которое принимает в качестве проверки только повторный перевод, о котором я только что говорил, как тип упражнения на дубляж с помощью минимального билингвизма работы переводчика: повторный перевод после работы переводчика. Я отталкиваюсь от двух моделей, более-менее связанных в психоанализе работой воспоминаний и работой скорби, чтоб сказать, что точно также как и в речевом акте, можно перевести по-другому, без надежды заполнить разницу между эквивалентностью и полной тождественностью. Итак, языковое гостеприимство, это когда удовольствие от использования языка других компенсируется удовольствием заимствовать себе, в свой собственный язык-принятия иностранные слова.